Бог-Император Дюны - Страница 116

116

Вся эта искусственно сохраняемая пустыня поразила его своей смехотворностью. Он хотел остановить в усыпанном галькой промежутке между дюнами, но лишь замедлил ход, представляя в воображении необходимые меры, которые поддерживали работу всей системы Сарьера. Он вообразил, как вращение планеты посылает на новые районы огромные воздушные потоки, чередующие колоссальные пласты холода и жары. Все наблюдается и управляется крохотными спутниками с икшианскими устройствами и хорошо наведенными тарелками. Если высокорасположненные мониторы видят что-нибудь, то представляется, как контрастная все остальной планете пустыня, окруженная и настоящими стенами и стенами холодного воздуха. Из-за этого на окраинах ее образуется лед и требуются даже еще большие климатические ухищрения.

Дело это не легкое, и поэтому, Лито прощал случавшиеся ошибки.

Опять двинувшись по дюнам, он утратил ощущение тонкого равновесия, отстранился от воспоминаний об усыпанных мелкими камушками бесплодных землях за центральными песками и отдался наслаждению своим «оцепенелым океаном» с его застывшими и внешне неподвижными волнами. Повернув на юг, он пошел параллельно остаткам холмов.

Он знал, что большинство людей оскорблены его страстной влюбленностью в пустыню. Им становилось не по себе и они отворачивались. Сионе, однако, никуда было деться. Всюду, куда он ни посмотри, пустыня требует признания. Сиона молчала, стоя у него на спине, но он знал, что она смотрит во все глаза. И что старые, старые памяти начинают шевелиться в ней.

Он меньше, чем за три часа добрался до области цилиндрических дюн, изогнутых, как китовые спины. Некоторые из них больше ста пятидесяти километров в длину, под углом к преобладающему ветру. За ним простирался скалистый проход в область звездчатых дюн, достигавших почти четырех сотен метров высоты. Наконец они достигли плетеных дюн центрального Эрга, где высокое давление и заряженный электричеством воздух заставили его воспрянуть духом. Он знал, что такое же колдовское воздействие оказывается и на Сиону.

— Вот, где зародились песни Долгого Пути, — сказал он. — Они идеально сохранились в Устной истории.

Она не ответила, но он знал, что она слышит.

Лито замедлил ход и начал разговаривать с Сионой, рассказывая ей о прошлом Свободных. Он ощутил, как в Сионе нарастает интерес она даже периодически задавала вопросы. Но ему была понятна и ее растущая боязнь — даже основания его Малой Твердыни отсюда не было видно. Она не могла распознать ничего рукотворного. И она вообразит, что он погрузился сейчас в болтовню о незначительных и незначащих вещах, дабы отсрочить что-то важное и зловещее.

— Здесь зародилось равенство между мужчинами и женщинами, — сказал он.

— Твои Рыбословши отрицают равенство полов, — сказала она.

Ее голос, полный вопрошающего недоверия, лучше говорил о чувствах, чем скорченная поза у него на спине. Лито остановился на пересечении двух плетеных дюн и подождал, пока из него не выйдет весь произведенный внутренней топкой кислород.

— Все теперь совсем по-другому, — сказал он. — Но к мужчинам и к женщинам предъявляются разные эволюционные требования. У Свободных, однако, была взаимозависимость. Они взращивали равенство здесь, где вопросы выживания были прямым требованием момента.

— Почему Ты привез меня сюда? — спросила она.

— Погляди назад, — сказал он.

Он почувствовал, как она оборачивается. Она проговорила:

— Что, по-твоему, я должна увидеть?

— Оставили мы какие-нибудь следы? Можешь ли ты сказать, откуда мы сюда добрались?

— Дует легкий ветерок.

— Он замел наши следы?

— По-моему, да…

— Пустыня нас сделала тем, чем мы были и тем, что мы есть, сказал он.

— Это настоящий музей всех наших традиций. Ни одна из этих традиций по-настоящему не утеряна.

Лито увидел небольшую песчаную бурю, Гхибли, движущуюся от южного края горизонта. Он обратил внимание на узкие ленты пыли и песка, гонимые ей перед собой. Наверняка и Сиона это увидела.

— Почему Ты не скажешь, зачем Ты меня сюда привез? — спросила она. Страх явно звучал в ее голосе.

— Но я тебе уже сказал.

— Ты не сказал!

— Как далеко мы забрались, Сиона?

Она прикинула.

— Тридцать километров, двадцать?

— Еще дальше, — сказал он. — В моей родной стихии я могу двигаться очень быстро.

— Разве ты не чувствуешь, как ветер дует тебе в лицо? — угрюмо ответила она. — Почему Ты спрашиваешь о расстоянии МЕНЯ?

— Слезь и встань там, где я смогу тебя видеть.

— Зачем?

«Славно», — подумал он. — «Она считает, будто я брошу ее здесь и умчусь быстрей, чем она сможет за мной следовать».

— Слезь, и я объясню, — сказал он.

Она соскользнула с его спины и обошла вокруг него, туда, где могла смотреть ему в лицо.

— Время протекает стремительно, когда твои чувства полны, сказал он.

— Мы двигались приблизительно четыре часа. Одолели около шестидесяти километров.

— Почему это важно?

— В суму твоего костюма, Монео положил сушеную еду, — сказал он. — Поешь немного, а я тебе объясню.

Она нашла в суме сушеный кубик протамора и сжевала его, не отрывая взгляда от Лито. Это была настоящая еда старых Свободных, даже со слабой добавкой меланжа.

— Ты ощутила наше прошлое, — сказал он. — Теперь ты должна обрести особо чуткое ощущение нашего будущего, Золотой Тропы.

Она сглотнула.

— Я не верю в Твою Золотую Тропу.

— Если тебе предстоит жить, ты мне поверишь.

116