Бог-Император Дюны - Страница 124

124

Он встал, мускулы его затекли после долгого бездействия. Его подстегивали любопытство и эта приковывающая к Хви сила. Он вышел в коридор, и не обращая внимания на любопытные взгляды охранниц, мимо которых он проходил, проследовал в рабочий кабинет Монео.

Когда Айдахо вошел, Хви уже была там. Она сидела перед загроможденным столом напротив Монео, подогнув под себя ноги в красных сандалиях и пристроив их на серой подушке. Айдахо разглядел, что на ней длинное черное облачение с плетеным зеленым поясом; затем она повернулась, и он уже не мог смотреть ни на что кроме ее лица.

Ее губы безмолвно произнесли его имя.

«Даже она слышала», — подумал он.

Как ни странно, это придало ему сил — нечто новое в его уме начало складываться из мыслей этого дня.

— Пожалуйста, садись, Данкан, — сказал Монео. Он указал на подушку рядом с Хви. Говорил он с занятной запинкой, манера, которую немногие, кроме Лито, когда-либо в нем подмечали. Взгляд он держал опущенным на захламленную поверхность своего стола. Солнце позднего полдня отбрасывало паучьи тени на бумажные завалы под золотым пресс-папье в форме вымышленного дерева с плодами из драгоценных камней, возвышавшегося на горе из полыхавшего хрусталя.

Айдахо сел на указанную ему подушку, заметив, как неотрывно следит за ним взгляд Хви. Затем она поглядела на Монео, и Айдахо подумал, что в ее взоре он угадал гнев. Повседневный белый мундир Монео был расстегнут на горле, открывая морщинистую шею и второй подбородок. Айдахо с пристальным ожиданием поглядел в глаза Монео, принуждая того первым начать разговор.

Монео ответил ему таким же пристальным взглядом, отметив при этом, что на Айдахо все тот же черный мундир, который был утром. Даже чуть запачкан спереди — напоминание о поле коридора, куда Монео его швырнул. Но на Айдахо больше не было древнего ножа Атридесов. Это обеспокоило Монео.

— То, что я сделал сегодня утром, непростительно, — сказал Монео. — Поэтому я не прошу тебя простить меня. Я просто прошу, чтобы ты постарался понять.

Айдахо заметил, что Хви как будто не удивило такое начало. Это позволяло понять многое из того, что обсуждали эти двое до появления Айдахо.

Когда Айдахо не ответил, Монео проговорил:

— Я не имею права заставлять тебя чувствовать себя несоответствующим.

Айдахо обнаружил, что слова Монео и манера держаться оказывают странное воздействие. В нем еще оставалось ощущение, что его перехитрили и превзошли, но больше не подозревал, что, возможно, Монео с ним играет. Мажордом представился ему почему-то сжатым до твердого сгустка чести. Осознание этого устанавливало между мирозданием Лито, смертоносной эротичностью Рыбословш, несомненной искренностью Хви — между всем существующим — в новые взаимосвязи, форму которых, Айдахо кажется начал понимать. Ощущение, будто бы они трое остались последними людьми в этом мире. Он проговорил с язвительным самоосуждением:

— У тебя были все права защищаться, когда я напал. Меня радует, что ты оказался на это способен.

Затем он повернулся к Хви, но не успел заговорить, как Монео перебил:

— Тебе нет надобности ходатайствовать за меня.

Айдахо покачал головой.

— Неужели здесь знают, что я собираюсь сказать или почувствовать еще до того, как я это сделаю?

— Одно из твоих восхитительных качеств, — сказал Монео, — это то, что ты не скрываешь своих чувств. Мы… — он пожал плечами, — по необходимости более сдержанны.

Айдахо взглянул на Хви.

— Он говорит и за тебя?

Хви положила руку на руку Айдахо.

— Я сама говорю за себя.

Монео по-журавлиному изогнул шею, чтобы взглянуть на сплетенные руки, лежавшие на подушке, и вздохнул.

— Вы не должны этого делать.

Айдахо еще сильнее стиснул руку Хви и почувствовал, что она отвечает ему таким же пожатием.

— До того, как кто-либо из вас спросит об этом, — проговорил Монео, — моя дочь и Бог-Император все еще не вернулись с испытания.

Айдахо ощутил, с каким усилием дается Монео говорить спокойно. Хви тоже расслышала это усилие.

— Правду ли говорят Рыбословши? — спросила она. — Сиона умрет, если не выдержит испытания?

Монео промолчал, но лицо его стало каменным.

— Это похоже на испытание Бене Джессерит? — спросил Айдахо. — Муад Диб говорил, Орден испытывает для того, чтобы выяснить, являешься ли ты человеком.

Рука Хви задрожала. Айдахо посмотрел на Хви, ощутив эту дрожь.

— Они и тебя испытывали?

— Нет, — ответила Хви, — но я слышала, как молодые бенеджессеритки говорили об этом. Они говорили, что нужно пройти через муку, не теряя ощущения собственного «я».

Айдахо вновь перенес взгляд на Монео, заметил, что левый глаз мажордома начал подергиваться.

— Монео! — выдохнул Айдахо, осененный внезапным пониманием. — Он испытывал тебя?

— Я не желаю обсуждать вопросы испытаний, — ответил Монео. — Мы здесь, чтобы решить, как надо поступить с вами.

— Разве не нам самим это решать? — спросил Айдахо.

Он почувствовал, как рука Хви в его руке становится скользкой от пота.

— Решать это Богу-Императору, — ответил Монео.

— Даже если Сиона провалится? — спросил Айдахо.

— Особенно тогда!

— Как он тебя испытывал? — спросил Айдахо.

— Он дал мне чуть-чуть посмотреть — на что это похоже: быть Богом-Императором.

— И?..

— Я увидел столько, сколько способен был увидеть.

Рука Хви судорожно стиснула руку Айдахо.

— Значит, это правда, что некогда ты был мятежником, — сказал Айдахо.

124