Бог-Император Дюны - Страница 131

131

~ ~ ~

Предоставляя поколению достаточно времени для развития, хищник способствует особым приспособленческим механизмам выживания в своей добыче, которые, замыкаясь, возвращаются к хищнику и способствуют изменениям в нем — ведущим к новым изменениям в его добыче — и так далее, и так далее, и так далее… Многие могущественные силы делают то же самое. Религию вы можете зачислить в такие силы.

Украденные дневники

— Владыка повелел мне сообщить тебе, что твоя дочь жива.

Эту новость Найла сообщила Монео звенящим от счастья голосом в его рабочем кабинете, через стол глядя на его фигуру, сидящую посреди хаоса бумаг, заметок и средств связи.

Монео плотно сложил свои ладони и опустил взгляд на тень, удлиненную поздним солнцем, тянувшуюся по его столу и пересекавшую драгоценное пресс-папье в виде дерева.

Не взглянув на кряжистую фигуру Найлы стоявшей перед ним в должном внимании, он спросил:

— Они оба вернулись в Твердыню?

— Да.

Монео невидящим взглядом поглядел в левое от себя окно, на кремнистую границу тьмы, нависающую над горизонтом Сарьера, на жадный ветер, склевывающий с верхушек дюн зернышки песка.

— А то дело, которое мы обсуждали раньше? — спросил он.

— Оно улажено.

— Очень хорошо, — махнул рукой, отпуская ее, но Найла осталась стоять перед ним. Удивленный Монео в первый раз поднял взгляд на ее лицо.

— Требуется, чтобы я лично присутствовала на этом… — она помялась, — …на этой свадьбе?

— Так распорядился Владыка Лито. Ты будешь там единственной, вооруженной лазерным пистолетом. Это честь.

Она продолжала стоять, как стояла, глаза неподвижно устремлены куда-то поверх головы Монео.

— Ну? — подсказывающе спросил он.

Огромная западающая челюсть Найлы конвульсивно задвигалась, зазвучали слова:

— Он Бог, а я смертная, — она повернулась на одном каблуке и вышла из покоев Монео.

Монео рассеянно подивился, что тревожит эту похожую на медведицу Рыбословшу, но мысли его влекли к Сионе, как стрелку компаса влечет к полюсу.

«Она выжила, как и я. Сиона обрела теперь такое же внутреннее чутье, говорящее о том, что Золотая Тропа остается непрерванной, которое и есть у меня.» Эта их общая сопричастность не будила в нем никаких особенных чувств, не заставляла ощущать себя ближе к дочери. Это — бремя, которое неизбежно согнет ее мятежную натуру. Ни один Атридес не сможет пойти против Золотой Тропы. Лито об этом позаботился!

Монео припомнил дни своего собственного бунтарства. Каждый день — спишь на новом месте, все время неотложная необходимость бегства. Паутина прошлого цеплялась и липла к его уму, как усердно он ни старался стряхнуть прочь докучные воспоминания.

«Сиона попалась в клетку. Как я попался в свою. Как бедный Лито попался в свою.»

С перезвоном колокольчика, включилось освещение в его комнате. Он поглядел на то, что еще оставалось доделать, готовясь к свадьбе Бога-Императора и Хви Нори. Так много работы! Вскоре он нажал кнопку вызова и попросил появившуюся Рыбословшу послушницу принести ему стакан воды, а затем пригласить к нему Данкана Айдахо.

Она быстро вернулась с водой и поставила фужер на стол возле его левой руки. Он отметил ее длинные пальцы лютнистки, но не поглядел на лицо.

— Я послала за Айдахо, — сказала она.

Он кивнул и продолжил свою работу. Он слышал как она ушла и только после этого поднял голову, чтобы выпить воду.

«Некоторые живут с мимолетностью мотыльков», — подумал он. «Но мое бремя не знает конца.»

Вода была безвкусной. Она загасила его ощущения, навела тупую сонливость на его тело. Он поглядел на закатные краски Сарьера, уже гаснущие во тьме, подумал, что ему следовало бы проникнуться красотой этого привычного пейзажа, но он лишь безучастно смотрел на переменчивую игру света.

«Это меня нисколько не трогает».

Когда наступила полная тьма уровень освещения в его кабинете автоматически повысился, принося с собой ясность мысли.

Он почувствовал себя совершенно готовым для встречи с Айдахо. Этого Айдахо надо научить понимать необходимость — и научить быстро.

Дверь открылась, это опять была прислужница.

— Не желаете отужинать?

— Позже, — он поднял руку, когда она собралась удалиться. Пожалуйста, оставьте дверь открытой.

Она нахмурилась.

— Можешь упражняться в своей музыке, — сказал он. — Я хочу послушать.

У нее было мягкое, круглое, почти детское лицо, лучившиеся при улыбке. Она удалилась, не переставая улыбаться.

Вскоре он услышал во внешнем покое звуки лютни бива. Да, эта юная послушница действительно талантлива. Басовые струны — как дождь, барабанящий по крыше, и шепот средних струн оттеняет основной тон. Может быть, однажды она дорастет и до балисета. Он узнал эту песню: глубокий гул осеннего ветра, память о далекой планете, где никогда не знали пустыни. Печальная музыка, жалостливая музыка, и все же чудесная.

«Это крик пойманных в клетку», — подумал он. — «Память о свободе». Эта мысль поразила его своей странностью. Неужели так заведено навеки, неужели нет свободы без бунта ради нее?

Лютня умолкла. Послышались тихие голоса. В покои вошел Айдахо. Монео посмотрел на вошедшего. Причуда освещения превратила лицо Айдахо в гримасничающую маску с глубоко запавшими глазами. Он без приглашения уселся напротив Монео, и эти световые фокусы кончились. «Всего лишь еще один Данкан.» Он переоделся в простой черный мундир без знаков отличия.

131