Бог-Император Дюны - Страница 38

К оглавлению

Поскольку молчание все тянулось, Монео прокашлялся. Вскоре он сказал:

— Надо сказать, безмерность жизней-памятей Владыки Лито останавливала и мой язык.

— Честен ли он с нами? — спросил Айдахо.

— Я верю ему.

— Но он совершает столько… Я имею в виду взять хотя бы его программу выведения. Как долго она продолжается?

— С самого начала. С того дня, когда он отобрал ее у Бене Джессерит.

— Чего он хочет добиться?

— Мне самому хотелось бы знать.

— Но ты…

— Атридес и его правая рука, да.

— Ты не убедил меня, что женская армия это — лучше всего.

— Женщины продолжают род человеческий.

Гнев и раздражение Айдахо нашли, наконец, конкретную цель.

— Значит то, чем я занимался с ними в первую ночь — ради программы выведения?

— Вероятно. Рыбословши не предпринимают предосторожностей против беременности.

— Черт его побери! Я не какой-нибудь зверь, которого он может переводить из стойла в стойло, как…

— Как племенного жеребца?

— Да!

— Но Владыка Лито отказывается следовать тлейлаксанской модели генной хирургии и искусственного осеменения.

— Да что тлейлаксанцы могут иметь…

— Они — объективный урок, даже мне это видно. Их Лицевые Танцоры — это мулы, которые ближе к организму — колонии, чем к человеку.

— Те, другие… мои я… кто-нибудь из них были его племенными жеребцами?

— Некоторые, да. У тебя есть потомки.

— Кто?

— Хотя бы, я.

Айдахо поглядел в глаза Монео, заблудившись внезапно в этом клубке родственных связей. Айдахо находил невозможным для себя понять все эти родственные связи. Монео явно был старше, чем… но я являюсь… кто же из них действительно старше? Кто из них предок и кто потомок?

— Я порой сам в этом запутываюсь, — сказал Монео. — Если это тебе поможет, то Владыка Лито заверяет меня, что ты не являешься моим предком в обычном смысле. Однако, ты отлично можешь стать отцом некоторых из моих потомков.

Айдахо потряс головой их стороны в сторону.

— Порой мне кажется, что только Бог-Император способен понять все эти вещи, — сказал Монео.

— Это другое, — сказал Айдахо. — Занятие Бога.

— Владыка Лито говорит, что он сотворил святое непотребство.

Это был тот ответ, на который Айдахо не рассчитывал. «А на что я рассчитывал? На то, что он будет защищать Владыку Лито».

— Святое непотребство, — повторил Монео. Было какое-то странное и торжествующее злорадство в том, как он произнес эти слова.

Айдахо устремил на Монео испытующий взгляд. «Он ненавидит своего Бога-Императора! Нет… он боится его. Но разве мы не всегда ненавидим то, чего боимся?»

— Почему ты веришь в него? — требовательно вопросил Айдахо. — Ты спрашиваешь меня, солидарен ли я с народной религией? — Нет, веришь ли в него ты?

— Думаю, да.

— Почему? Почему ты думаешь, что да?

— Потому, что он говорит, что не желает сотворения новых Лицевых Танцоров. Он настаивает на том, что его стадо человечье, и при выведении улучшенной породы должно спариваться и продлевать род по тем же законам, что были всегда.

— Какого дьявола он должен с этим связываться?

— Теперь ты спросил меня, во что верит он. Я думаю, он верит в случай. Я думаю, это и есть его Бог.

— Это суеверие!

— Принимая во внимание обстоятельства дел в Империи, весьма смелое суеверие.

Айдахо обдал Монео огнем угрюмого взгляда.

— Вы, чертовы Атридесы, — пробормотал Айдахо, — вы на что угодно отважитесь!

Монео заметил, что в голосе Айдахо прозвучала неприязнь, смешанная с восхищением.

«Данканы всегда начинают подобным образом.»

~ ~ ~

Каково самое глубокое различие между нами, между вами и мной? Вы уже это знаете. Это — жизни-памяти. Мои — полностью осознанны. Ваши — воздействуют на вас с невидимой вам стороны. Некоторые называют это инстинктом или судьбой.

Жизни-памяти — это рычаги, имеющиеся в каждом из нас, воздействующие на наши мысли и наши поступки. Вы полагаете себя неуязвимыми для таких влияний? Я — Галилей. Я стою здесь и заявляю вам: «А все-таки она вертится.» То, что движет нами, прилагает свою силу так, что никогда прежде смертная сила не отваживалась ей воспрепятствовать. Я есмь, чтобы на это отважиться.

Украденные дневники

— Ребенком она наблюдала за мной, помнишь? Сиона наблюдала за мной, когда воображала, будто я этого не замечаю, как ястреб пустыни, кружащий над своей добычей. Ты сам это заметил.

Говоря это, Лито на четверть перекрутился всем телом на тележке, и его утопленное в серой рясе лицо оказалось совсем близко от лица Монео, семенившего рядом с тележкой.

Едва занималась заря над пустынной дорогой, ведущей по высокому искусственному гребню от Твердыни Сарьера к Фестивальному Городу. Дорога из пустыни была прямой, как лазерный луч, пока не достигала места, где она широко поворачивала и погружалась в идущие уступами каньоны, перед тем, как пересечь реку Айдахо. Воздух был пронизан плотными туманами, ползущими от реки, с отдаленным рокотом катившей свои волны, но Лито приподнял прозрачный колпак, прикрывавший перед его тележки. От влаги его Я-Червь пробирало неприятным мучительным колотьем, но для ноздрей его Я-человека был привлекательным сладостный запах пустыни, доносившийся из тумана. Он приказал кортежу остановиться.

— Почему мы останавливаемся, Владыка? — спросил Монео.

Лито не ответил. Тележка скрипнула, когда он широким изгибом приподнял свою объемистую тушу, так, что его человеческому лицу открылся вид от Заповедного Леса до моря Кайнза, поблескивавшего серебром далеко справа. Он повернулся налево, туда, где были остатки Защитной Стены, извилистые длинные тени в утреннем свете. Гребень возносился почти на две тысячи метров, чтобы перегородить Сарьер и ограничить доступ туда влаги из воздуха. Со своей великолепной обзорной точки Лито мог видеть отдаленное пятнышко — фестивальный город Онн, который был выстроен по его воле.