— Мы положимся на Свободных, — успокоил Данкана Монео.
— Свободных? — Айдахо не нравилось то, что ему довелось слышать о Музейных Свободных.
— По крайней мере они могут поднять тревогу, если столкнутся с кем-нибудь незваным, — сказал ему Монео.
— Ты видел их и попросил это сделать?
— Конечно.
Монео так и не решился затронуть с Айдахо тему Сионы. Для этого и позже будет достаточно времени. Но Бог-Император сейчас высказался в весьма тревожном для Монео смысле. Не изменил ли он свои планы?
Монео опять перевел внимательный взгляд на Бога-Императора и понизил голос.
— Полюбит своего соратника, Владыка? Но Ты говорил, что Данкан…
— Я сказал полюбит, а не будет скрещена!
Монео затрепетал, вспомнив, как его самого привлекли к программе выведения Лито, вырвав его из…
«Нет! Лучше не возвращаться к этим воспоминаниям!»
Потом были глубокая привязанность и, даже, настоящая любовь… Но позже. В первые дни, однако…
— Ты опять витаешь в облаках, Монео.
— Прости меня, Владыка, но, когда Ты говоришь о любви…
— По-твоему, у меня не бывает нежных мыслей?
— Это не так, Владыка, но…
— По-твоему, у меня, значит, нет воспоминаний о любви и спаривании? — Тележка вильнула в сторону Монео, заставив его отпрянуть, напуганного полыхающим взглядом Владыки Лито.
— Владыка, я умоляю…
— Это тело может никогда и не знало такой нежности, но все жизни-памяти принадлежат мне!
Монео увидел, что в теле Бога-Императора все нарастают и становятся все более довлеющими признаки Червя, и невозможно было закрыть на это глаза.
«Я в серьезной опасности, мы все в серьезной опасности».
Монео осознавал каждый звук, раздающийся вокруг него поскрипывание королевской тележки, покашливание и тихие разговоры в свите, шаги по дороге. От Бога-Императора доносился сильный запах корицы. Воздух здесь в ущелье, отгороженном скалистыми стенами, до сих пор сохранял утренний холод и сырость, дошедшую от реки. Не сырость ли провоцирует Червя?
— Монео, слушай меня так, как будто твоя жизнь зависит от этого.
— Да, Владыка, — прошептал Монео. Он знал, что жизнь его сейчас если уж от чего и зависит, так это от осторожности, с которой он будет ко всему относиться, не только от слушания, но и от внимательного наблюдения.
— Часть меня — вечная обитательница подземелья, ни о чем не думающая, — сказал Лито. — Эта часть просто реагирует. Она совершает поступки, не заботясь о знании или логике.
Монео кивнул, взгляд его был прикован к лицу Бога-Императора. Не начинают ли стекленеть его глаза?
— Я вынужден стоять в стороне, просто наблюдая ее действия больше ничего, — говорил Лито. — Такая реакция может вызвать твою смерть, выбор тут не за мной, ты слышишь?
— Слышу, Владыка, — прошептал Монео.
— Когда происходит такое, то не существует никакого выбора! Ты принимаешь это, просто принимаешь. Ты никогда этого не поймешь и не узнаешь. Что ты на это скажешь?
— Я страшусь неизвестного, Владыка.
— Я его не страшусь. Объясни мне, почему!
Монео ожидал кризиса, подобного этому и теперь, когда кризис подошел, он ему чуть ли не обрадовался. Он знал, что его жизнь зависит от его ответа. Он поглядел на Бога-Императора, мысли бешено проносились у него в голове.
— Из-за всех Твоих жизней-памятей, Владыка.
— Да?
Значит неполный ответ. Монео ухватился за слова.
— Ты видишь все, что мы знаем… и все это было некогда неизвестным! Удивить тебя… удивление должно быть чем-то новым, чего ты еще не знаешь?
— говоря, Монео осознал, что он произнес в защитной вопросительной интонации то, чему следовало бы быть смелым заявлением, но Бог-Император только улыбнулся.
— За такую мудрость я дарую тебе милость, Монео. Чего ты желаешь?
Внезапное облегчение только откупорило новые страхи с новой силой вспыхнувшие в Монео.
— Можно ли мне привезти Сиону назад в Твердыню?
— Но это приблизит ее испытание.
— Она должна быть отделена от своих соратников, Владыка.
— Очень хорошо.
— Мой государь милосерден.
— Я эгоистичен.
На этом Бог-Император отвернулся от Монео и погрузился в молчание. Глядя на сегменты огромного тела, Монео заметил, что признаки Червя несколько отступили. Значит, все, в конце концов, обернулось благополучно. Затем он подумал о Свободных с их петицией — и его страх вернулся.
«Это была ошибка. Они только вызовут Его. Зачем я им только сказал, что они могут подать свою петицию?»
Свободные будут ждать впереди, выстроясь на этой стороне реки и размахивая своими бумажонками.
Монео шел в молчании, его дурные предчувствия возрастали с каждым шагом.
Здесь взвевает песок, и там взвевает песок.
Там ждет богач, а здесь жду я.
Голос Шаи-Хулуда из Устной Истории
Отчет сестры Чинаэ, найденный среди ее бумаг после ее смерти:
Повинуясь догматам Бене Джессерит и приказаниям Бога-Императора, я изымаю это сообщение из предоставляемого мною отчета, сохраняя его в тайном месте, где его смогут найти после моей смерти, поскольку Владыка Лито сказал мне: «Ты вернешься к своим вышестоящим с моим посланием, но эти слова ты пока что сохранишь в тайне. Я обрушу мою ярость на Орден, если ты нарушишь этот мой приказ.»
Как предостерегала меня перед отъездом Преподобная Мать Сайкса: «Ты не должна делать ничего, что навлечет на нас Его гнев».