Он остановился, взойдя на гребень холма, обернулся и поглядел вниз, на прямоугольную правильность Гойгоа. Крыши были плоскими и черными.
Сиона присела на густую траву на вершине холма и обняла руками колени.
— Все получилось не так, как ты замышляла, верно? — спросил Айдахо.
Она покачала головой — и Айдахо увидел, что она вот-вот заплачет. — Почему ты так сильно его ненавидишь? — спросил он.
— Мы лишены права жить по-своему.
Айдахо поглядел на деревню.
— И много деревень, подобных этой?
— Это — форма империи Червя!
— Ну, и что с ней не так?
— Ничего — если это все, чего ты хочешь.
— То есть, ты хочешь сказать это все, что он дозволяет?
— Это и немногие торговые города… Онн. Мне говорили, что даже столицы планет представляют собой всего лишь большие деревни.
— Я повторяю: что с этим не так?
— Это тюрьма!
— Тогда — покинь ее.
— Куда? Как? Ты считаешь, мы можем просто сесть на космический корабль Союза и улететь куда-нибудь еще, куда угодно, куда только захотим? — она указала вниз, туда, где на краю Гойгоа стоял топтер, виднелись сидевшие рядом с ним на траве Рыбословши. — Наши тюремщицы не дадут нам убежать!
— Но они же странствуют, — сказал Айдахо. — Они отправляются, куда только захотят.
— Куда угодно, куда посылает их Червь!
Она прижала лицо к коленям и заговорила, голос ее звучал приглушенно.
— На что это было похоже в прежние дни?
— Это было совсем по-другому, часто очень опасно, — он поглядел вокруг — на стены, разделявшие пастбища, сады и фруктовые деревья. — Здесь, на Дюне, не было воображаемых линий, чтобы показать границы земельных владений. Все это было герцогством Атридесов.
— Кроме Свободных.
— Да. Но они знали, где их место — на этой стороне наших боевых укреплений… или там, вовне, где белым-бел породообразующий пласт, обнажающийся под жгучим песком.
— Они могли идти, куда захотят!
— С некоторыми ограничениями.
— Некоторые из нас тоскуют по пустыне, — сказала она.
— У вас есть Сарьер.
Подняв голову, она метнула на него жгущий взгляд.
— Такая малость!
— Пятнадцать сотен километров на пять сотен — не так уж и мало.
Сиона поднялась.
— Ты когда-нибудь спрашивал у Червя, почему он нас ограничивает таким способом?
— Мир Лито, Золотая Тропа, чтобы обеспечить наше выживание. Это то, что он ГОВОРИТ.
— Ты знаешь, что он сказал моему отцу? Я подглядывала за ними, когда была ребенком. Я его слышала.
— Что он сказал?
— Он сказал, что отказывает нам в большинстве кризисов, чтобы ограничить наши формирующиеся силы. Он сказал: «Люди могут быть поддерживаемы горем, но я теперь их горе. Боги могут становиться бедствиями», — таковы был его слова, Данкан. Червь — это болезнь!
Айдахо не сомневался, что она в точности пересказала ему слова Лито, но эти слова не всколыхнули его. Вместо этого он думал о Коррино, которого ему приказано было убить.
БЕДСТВИЕ. Коррино, потомок семьи, которая некогда правила этой Империей, оказался пухленьким мужчиной средних лет, жаждущим власти, вошедшим в заговор ради спайса. Айдахо приказал Рыбословше его убить, из-за этого поступка Монео подверг его тяжелому допросу.
— Почему ты не убил его сам?
— Я хотел увидеть, как это выполняют Рыбословши.
— И каково твое мнение об их исполнении?
— Умелое.
Но смерть Коррино заразила Айдахо чувством нереальности. Маленький толстячок, лежащий в луже собственной крови, неразличимая тень среди ночных теней мощеной пласткамнем улицы. Это было нереально. Айдахо припомнились слова Муад Диба: «Ум возводит тот каркас, который он называет „реальностью“. Этот условный каркас может существовать совершенно независимо от того, что тебе говорят твои чувства.» Какая же РЕАЛЬНОСТЬ двигала Владыкой Лито?
Айдахо поглядел на Сиону, стоявшую на фоне фруктовых садов и зеленых холмов Гойгоа.
— Давай спустимся в деревню и найдем наше помещение. Мне хочется побыть одному.
— Рыбословши поместят нас в одном помещении.
— Вместе с ними?
— Нет, только нас двоих вместе. Причина достаточно проста. Червь хочет спарить меня с великим Данканом Айдахо.
— Я сам выбираю себе партнерш, — огрызнулся Айдахо.
— Я уверена, любая из наших Рыбословш была бы счастлива, — сказала Сиона.
Она резко отвернулась от него и стала спускаться с холма.
Айдахо мгновение наблюдал за ней, за гибким юным телом, покачивающимся как ветви фруктовых деревьев на ветру.
— Я не его племенной жеребец, — пробормотал Айдахо. — Это то, что он вынужден будет понять.
По мере истекания каждого дня, становишься все более нереальным, все более чуждым и отдаленным от себя того, которым ты вступил в этот день. Я — единственная реальность и, поскольку вы отличаетесь от меня, вы реальность утрачиваете. Чем любопытней становлюсь я, тем менее любопытными становятся поклоняющиеся мне. Религия подавляет любопытство. Сделанное мной это вычтенное из действий поклоняющегося. Так и получается, что в конце-концов я перестану что-либо делать, вернув все вычтенное перепуганным людям, которые в тот день обнаружат, что они одиноки и вынуждены действовать самостоятельно.
Украденные дневники
Был звук не похожий ни на один другой: звук ждущей толпы, разносившийся он по длинному тоннелю, где Айдахо шагал впереди королевской тележки — нервные шепотки, увеличенные в один всеобщий шепот, шарканье одной гигантской ноги, колыхание одного огромного одеяния. И запах — сладкий запах пота, смешанный с молочным дыханием сексуального возбуждения.